Конь и его мальчик - Страница 13

Наутро, когда он проснулся, кота не было, солнце ярко светило, песок уже нагрелся. Шаста приподнялся и протер глаза. Ему очень хотелось пить. Пустыня сверкала белизной. Из города доносился смутный шум, но здесь было очень тихо. Когда он посмотрел немного влево, к западу, чтобы солнце не слепило, он увидел горы вдали, такие четкие, что казалось, будто они совсем близко. Одна из них была как бы двойная, и он подумал: «Вот, туда и надо идти», – и провел ногой по песку ровную полосу, чтобы не терять времени, когда все придут. Потом он решил чего-нибудь поесть и направился к реке.

Усыпальницы были совсем не страшные, он даже удивился, что они его так пугали. Народ здесь был, ворота открылись давно, толпа уже вошла в город, и оказалось нетрудно, как сказал бы Игого, что-нибудь позаимствовать. Он перелез через стену, и взял в саду три апельсина, две-три смоквы и гранат. Потом он подошел к реке, у самого моста, и напился. Вода ему так понравилась, что он еще и выкупался – ведь он всегда жил на берегу и научился плавать тогда же, когда научился ходить.

Потом он лег на траву и стал смотреть на Ташбаан, гордый, большой и прекрасный. Вспомнил он и о том, как опасно там было, и вдруг понял, что, пока он купался, Аравита и лошади, наверное, добрались до кладбища («и не нашли меня, и ушли» – подумал он). Быстро одевшись, он побежал обратно, и так запыхался и вспотел, что мог бы и не купаться.

Когда ты один чего-нибудь ждешь, день кажется очень долгим. Конечно, ему было о чем подумать, но думать одному довольно скучно. Думал он о Нарнии, еще больше – о Корине, о том, что случилось, когда нарнийцы узнали о своей ошибке. Ему было очень неприятно, что такие хорошие люди сочтут его предателем.

Солнце медленно ползло вверх по небу, потом – медленно опускалось, никто не шел, не случалось ничего, и ему стало совсем уж не по себе. Теперь он понял, что они решили здесь встретиться и ждать друг друга, но не сказали, как долго. Не до старости же! Скоро стемнеет, опять начнется ночь… Десятки планов сменялись в его мозгу, пока он не выбрал самый худший. Он решил потерпеть до темноты, вернуться к реке, украсть столько дынь, сколько сможет, и пойти к той горе один.

Если бы он прочитал столько, сколько ты, о путешествиях через пустыню, он бы понял, что это очень глупо. Но он еще не читал книг.

Прежде, чем солнце село, что-то все-таки случилось. Когда тени усыпальниц стали совсем длинными, а Шаста давно съел все, что припас на день, сердце у него подпрыгнуло: он увидел двух лошадей. То были Уинни и Игого, прекрасные и гордые, как прежде, под дорогими седлами, а вел их человек в кольчуге, похожий на слугу из знатного дома. «Аравиту поймали, – в ужасе решил Шаста. – Она все выдала, его послали за мной, они хотят, чтобы я кинулся к Игого и заговорил! А если не кинусь – тогда я точно остался один… Что же мне делать?» – и он юркнул за усыпальницу, и стал все время выглядывать оттуда, гадая, что опасней, что – безопасней.

7. АРАВИТА В ТАШБААНЕ

А вот что случилось на самом деле: когда Аравита увидела, что Шасту куда-то тащат, и осталась одна с лошадьми, которые (очень разумно) не говорили ни слова, она ни на миг не растерялась. Сердце у нее сильно билось, но она ничем этого не выказала. Как только белокожие господа прошли мимо, она попыталась двинуться дальше. Однако снова раздался крик:

«Дорогу! Дорогу тархине!» – и появились четыре вооруженных раба, а за ними – четыре носильщика, на плечах у которых едва покачивался роскошный паланкин. За ним, в облаке ароматов, следовали рабыни, гонцы, пажи и еще какие-то слуги. И тут Аравита совершила первую свою ошибку.

Она прекрасно знала ту, что лениво покоилась на носилках. Это была Лазорилина, недавно вышедшая замуж за одного из самых богатых и могущественных тарханов. Девочки часто встречались в гостях, а это почти то же самое, что учиться в одной школе. Ну, как тут было не посмотреть, какой стала старая подруга, когда она вышла замуж и обрела большую власть? Аравита посмотрела, и подруга посмотрела на нее.

– Аравита! – закричала она. – Что ты здесь делаешь? А твой отец…

Отпустив лошадей, беглянка ловко вскочила в паланкин и быстро прошептала:

– Тише! Спрячь меня. Скажи своим людям…

– Нет, ты мне скажи… – громко перебила ее Лазорилина, очень любившая привлекать внимание.

– Скорее! – прошипела Аравита. – Это очень важно!.. Прикажи своим людям, чтобы вели за нами вон тех лошадей, и задерни полог. Ах, поскорее!

– Хорошо, хорошо, – томно отвечала тархина. – Эй, вы, возьмите лошадей! А зачем задергивать занавески в такую жару, не понимаю?..

Но Аравита уже задернула их сама, и обе тархины оказались как бы в душной, сладко благоухающей палатке.

– Я прячусь, – сказала Аравита. – Отец не знает, что я здесь. Я сбежала.

– Какой ужас… – протянула Лазорилина. – Расскажи мне все поскорей… Ах, ты сидишь на моем покрывале! Слезь, пожалуйста. Вот так. Оно тебе нравится? Представляешь, я его…

– Потом, потом, – перебила ее Аравита. – Где отец?

– А ты не знаешь? – сказала жена вельможи. – Здесь, конечно. Прибыл вчера и повсюду тебя ищет. Если бы он сейчас нас увидел… – и она захихикала. Она вообще любила хихикать.

– Ничего тут нет смешного, – сказала Аравита. – Где ты спрячешь меня?

– В моем дворце, конечно, – отвечала ее подруга. – Муж уехал, никто тебя не увидит. Ах, как жаль, кстати, что никто не видит сейчас моего нового покрывала! Нравится оно тебе?

– И вот еще что, – продолжала Аравита. – С этими лошадьми надо обращаться особенно. Они говорящие. Из Нарнии, понимаешь?

– Не может быть… – протянула Лазорилина. – Как интересно… Кстати, ты видела эту дикарку, королеву? Не понимаю, что в ней находят!.. Говорят, Рабадаш от нее без ума. Вот мужчины у них – красавцы. Какие теперь балы, какие пиры, охоты!.. Позавчера пировали у реки, и на мне было…